Автор: 
Покой, ты куда?
Помню то время, когда находился в каком-то неведомом пространстве. Балансировал без намека на удерживание равновесия или какие-либо усилия. Долго я ничего не слышал. Было тихо и спокойно. Полнейшее умиротворение. Позже − приятное бульканье доносилось из-за неведомых преград, со всех сторон, амортизируя меня от ударов о закругленные стены, приятно убаюкивая и ограждая от лишних акустических воздействий на мои ранимые ушки.
Потом этим ушкам пришлось выслушать многое. Сначала: «Я не слышу шевелений. Срочно едем к врачу. Сам паникер, тебе просто не понять, как это!», потом: «Говори громче, он должен запомнить твой голос. Иначе скажет, что ты ему не отец!», и чем дальше, тем хуже: «Мне кажется, уже началось! Вызывай такси! Нет не так, как вчера – сильнее болит! Это оно!».
Это «ОНО» продолжалось еще четыре недели. Возможно, потому появлялись совершенно новые фразы: «Ну почему он не хочет выходить? Этот ребенок уже сейчас терпеть меня не может!». А иногда мужской голос, будто вырывающийся из прижатого к стенке горла, напевал совершенно непонятные песенки: «А по периметру горят фонари!». Песенки быстро прекращались после громкого женского вопля о том, что за 8 месяцев можно было хоть одну детскую песню выучить! В ответ было что-то про истеричку, которая должна угомонить свои гормоны, и то, что скоро они станут самыми счастливыми, и мужчина очень любит женщину. В общем, быть первенцем совсем нелегко.
Но тогда я думал, что это самое серьезное испытание для меня. Я просто дожидался, когда все, наконец, заткнутся, и снова погружался в прекрасное отсутствие звуков, мыслей, движений… Только тихий стук работящего насоса в моей груди. А потом началось то, что так часто называют взрослые реальной жизнью!
Реальная жизнь.
Настал момент, когда я узнал, что этот самый насос может стучать совсем иначе. Складывалось впечатление, что он прыгает по всей груди. Потом было много света, боли, криков, паники. Никогда не пойму выражение: «Будто заново родился на свет!». Как по мне, это самое страшное, что происходит в жизни человека. Просто у взрослых память короткая, оттого они придумали бояться смерти. Неизвестное вообще пугает всех, как я заметил. Так вот. Сбежались ко мне все, кто находился в этой комнате, залитой белым светом. Все меня трогают, гладят, ворочают туда-сюда, прикладывают резиновые трубки с холодной металлической штукой. Одни нервничают, другие – плачут, ни одного уравновешенного человека! Кто их всех пустил ко мне. Я в ужасе от холода, сырости и ослепляющего света. Зачем они так со мной? Я же ничего никому не сделал! Если и хотел бы, то не успел еще…
Наконец-то сжалились, решили покормить. Я и вправду впервые ощутил такое мощное чувство, которое в дальнейшем, все называли: «голодный, как волк!». Вот тут-то, думаю, посплю. Спать не мешали, но никто не выключил свет, как было раньше, чтобы мне лучше спалось! Я решил, что меня не ждали, но пожаловаться еще не мог. И снова нестыковочка! Если не ждали, почему эта женщина, со знакомым голосом, все время плакала от радости и предлагала мне резервуар с едой (герметично прикрепленный к ней) при каждом открытии моих глаз? Позже я понял, что на каждого младенца положено по одной женщине с таким резервуаром. Только не пойму, почему все они одинаково называются. Все дети разные, но у всех «мама»! Наверняка они часто перепутываются между собой, если только на них не ставят специальные штрихкоды, где указывается, за каким ребенком они закреплены!
Как бы то ни было, стал я привыкать к новой жизни. Она состояла в основном из сна и приема пищи. Условия не столь комфортабельные, как несколько дней назад, но приспособиться можно. Мне только начало казаться, что не так все плохо, как меня завернули в огромный глубокий конверт из ткани и куда-то понесли, а потом повезли. В этом мягком мешочке было так комфортно (темно и тепло), что я наивно решил, что меня за примерное поведение вернули назад, в Рай, где тихо и булькает!
Да не тут-то было! Развернули меня в совершенно другой комнате, с другим запахом, другими звуками, в другом цвете. Моя личная мама называла другую женщину мамой. Я быстро сообразил, что это закрепленный за ней, человек с резервуаром. Они переодевали меня, сюсюкали, трогали пальцем нос, оттягивали волосы, улыбались и вытирали слезы. А я все думал, почему мне не дают спать, почему меня забрали из самого уютного места на планете…
Адаптация.
Пришло время, когда свет и звуки раздражали меня не так сильно. Теперь я не хотел так много спать, но эти бестолковые люди буквально силой укладывали меня. Я терпеливо прощал только той, которая кормит (от нее больше пользы), и терпеливо ждал, когда научусь издавать звуки, которые будут понятны не только мне, но и этим странным окружающим. Тогда-то и выскажу, что о них думаю!
Очень быстро за окном желтый цвет менялся на синий, мама называла эти цвета утро и вечер. Спустя много таких цветов, я научился многим новым движениям. Упущу тот период, где приходилось даже звать непонятливых больших людей, чтобы помогли мне перевернуться. Неужели кто-то из них способен вылежать целые сутки на спине? Хорошо я смышленый и смог всему сам научиться!
Теперь появились разные цветные игрушки, которые вежливо выслушивали мои претензии, а еще смешно звенели и складывались во что-то целостное, а потом раскладывались! Только в руках взрослых они выглядели нелепо! Видимо, им тоже хотелось таких игрушек, потому они очень аккуратно, пока никто не видит, игрались ими, а потом складывали в мою коробку, рассчитывая на то, что я не замечу! Но я все запоминал, чтобы потом высказать!
Я научился быстро ползать. Мама становилась чуть понятливее: иногда брала на руки, чтобы показать всякое за окном, иногда ползала вместе со мной по всей квартире. Самое интересное оставалось запрещенным: блестящее, острое, горячее, а розетки так вообще закрыла какими-то пластмассовыми штуковинами. А я только добыл гвоздик за шкафом, чтоб прощупать, как далеко уходят вглубь эти две дырки в стене…
Все еще впереди.
Прошло много времени. Я стал больше. Уже совсем как взрослый, хожу ногами. Правда, держусь руками за стены. Наконец, почувствовал, как в горле вырастают слова. Я точно знаю, что хочу все их сказать, но пока что, только пару раз получилось: «мама». Отчего эта женщина прыгала аж под потолок, а мужчина начал петь какую-то детскую песенку про маму!
Я усердно коплю все слова, чтобы потом поведать этим родным, но вредным людям о том, как мне было нелегко: и про молоко не вовремя, и про туго завязанную шапку, и про тяжелую голову, которую они не помогали держать! Только не пойму, почему все эти события вдруг начали забываться. Вдруг они совсем сотрутся, пока я научусь говорить? Зато все их добрые поступки и словечки – крутятся в голове каждую секунду! Может и лучше, если так подумать, эти великаны так терпеливо переносили все мои претензии, громкие крики и упреки. При этом еще называли самым родным и любимым. Так и быть, когда смогу, обязательно совру им, что там, в животике, мне было темно и скучно, а с ними – хорошо и уютно. И что люблю их, вот.
Автор: Виктория Сиротенко
