Когда наши сборы уже приближались к своему финалу, то есть, госэкзаменам, в моей жизни произошло наиважнейшее событие. Сын у меня родился (не на сборах, а в Ростове, естественно). Во как!
Надо сказать, что кроме меня еще человек пять с нетерпением ожидали подобных событий в своей жизни. И, воспользовавшись предлогом ожидаемого пополнения своих семей, с первого дня канючили у Оленя, чтобы их поскорее отпустили домой, ибо жены их ну никак не в состоянии разродиться без отцовского присутствия. Олень терпеливо от них отбивался, но вскоре ему это надоело, и разговоры на данную тему он категорически пресек.
Я ему не надоедал, я вообще никому, кроме друзей, не говорил ничего о предстоящем рождении ребенка. Да и родиться, по моим подсчетам, он должен был в сентябре, то есть после нашего возвращения. Но, как говорится, человек предполагает… Ну, сами знаете.
Так вот, однажды воскресным дождливым утром 21 августа мы лениво потягивались в койках, не имея никакого желания вылезать из палаток. Да никто нас и не беспокоил в честь выходного дня.
В нашу палатку просунулась голова Мишки Розина, который каким-то задумчивым тоном сообщил, что меня срочно вызывает в столовую Олень.
Делать нечего, чертыхаясь, оделся и побрел под дождем в столовую. Там возле чайника с кипятком восседал Олень в окружении еще нескольких офицеров. Первое, что он сделал – это предложил мне чаю! Начало совсем нетривиальное, надо сказать, так что я несколько насторожился. Затем Олень поинтересовался, не было ли у меня в роду скоропостижных смертей от апоплексического удара, ну, или чего-то подобного. Настороженность моя превратилась в серьезную тревогу. Наконец Олень, посчитав, что увертюра исполнена, протянул мне телеграмму, которой меня извещали (и поздравляли) с рождением сына мои родители. Это была бомба!!!
Я впервые понял (причем, не сразу), что означает выражение «Потерять дар речи»! А Олень, поздравив меня и похвалив за то, что не приставал к нему с просьбами отпустить меня в качестве родовспомогателя домой, объявил, что экзамены я сдам досрочно и буду незамедлительно отправлен домой к сыну. При этом было сделано существенное замечание, которое я благополучно пропустил мимо ушей, а именно: в категорической форме Олень запретил «использовать во время празднования спиртные напитки» (передаю фразу дословно)!
Ну, да, как же! Примчавшись в наше расположение, я немедленно выцыганил у Вовочки Слепакова червонец… Ах да, нынешнему поколению не совсем понятно. Червонец – это десять рублей, на которые в те славные времена можно было приобрести девять бутылок портвейна! Так вот, у Вовочки, как человека непьющего, червонец был, а у меня – нет. Короче, занял я червонец, заявился в свою палатку, объявил радостную весть, получил поздравления и, сняв пилотку, бросил в нее червонец и пустил пилотку по кругу. Когда она ко мне вернулась, в ней было уже рублей тридцать. Немедленно отыскались добровольцы, которые с тремя вещмешками отправились в ближайший поселок за портвейном.
К моменту их возвращения в палатку набился весь наш взвод философов и психологов, то есть человек тридцать. По кругу теперь пошла алюминиевая кружка с портвейном, причем мне подносилась каждая третья порция, как виновнику торжества.
К обеду вещмешки опустели. И что, конец празднику? Да ничуть не бывало!
Во-первых, пустые бутылки. Это сейчас они ничего не стоят, а в те времена… Ого! Двенадцать копеек! Девять пустых – одна полная!
Во-вторых, пилотка вновь по кругу пошла, еще рублей двадцать наскребли. Так что новые три добровольца с вещмешками, позвякивающими пустой стеклотарой, отправились по уже знакомому маршруту.
Пока доблестные фуражиры выполняли свой долг, я (в качестве единственного на тот момент сержанта) построил свой взвод и с песней повел его по направлению к столовой. Война – войной, а обед по распорядку!
На подходе к столовой взвод был остановлен совершенно ошалевшим Оленем. Да и было от чего ошалеть!
Когда я оглянулся на свое войско, то увидел эпическую картину: без ремней и пилоток, расстегнутые до пупа (а парочка наиболее отчаянных – вообще в майках), с лихой строевой песней, где рефреном звучали слова «Буль-буль-буль, бутылочка зеленого вина», через клумбы и цветники напрямик строевым шагом следовал взвод философов на прием пищи. Был бы жив Верещагин, написал бы свою лучшую картину «Апофеоз военки»!
Ошалевший Олень моментально вычислил виновника торжества, тут же отменил свое обещание о досрочной сдаче экзаменов и отправке домой (да и ладно, когда я приехал со всеми вместе, сын еще в роддоме находился, так что все в порядке было. До окончания сборов-то всего неделя оставалась). Ну, и распорядился после обеда построить взвод для беседы.
Вот тебе раз! У нас же трех фуражиров не хватало в строю! Недолго думая, обратились за помощью к историкам, выделившим трех волонтеров для построения и экзекуции. Получив инструкции («Ты – Маснюк, ты – Бирюк, а ты – Прошанов»), историки влились в наши спаянные ряды, получив приглашение на продолжение банкета в качестве награды за свое самопожертвование.
Выстроив наш взвод после обеда и проверив списочный состав (все на месте – а как же!), Олень под проливным дождем решил потренировать нас в «прохождении с песней». Ну-ну… По сравнению с тем, как мы пели, ансамблю им. Александрова остается нервно курить за углом! Изменив тактику, Олень решил захватить нас врасплох и неожиданно гаркнул: «Здравствуйте, товарищи студенты!».
Вы парад на День Победы видели? Слыхали, как с министром обороны здороваются войска? Так вот, мы поздоровались так, что на парад можно было отправлять без репетиций. Нам рассказывали, что наше «Здравия желаю, товарищ Олень!» было слышно не только во всех палатках, но и в близлежащих населенных пунктах. Ошалевший вконец Олень, не найдя, к чему придраться, немедленно распустил взвод и отправился в свою опочивальню.
Ну, а нас в палатках уже ждали испереживавшиеся за нас (да и за себя) фуражиры. Снова кружка по кругу, уже с песнями…
Последнее, что помню в этот день – ночь, полвторого. Игорь Трима перебирает струны гитары, мы с Лешкой Литвиновым, лежа на кроватях и держа в руке бутылки с остатками портвейна, благим матом с потугами на английский, не доступный этим островитянам, орем что-то из «Deep Purple». На возгласе «Оу, е-е-е!», имитирующем рулады Гилана, открывается полог палатки, внутрь просовывается голова Кушнаря, который был дежурным офицером, с ревом: «Вот я сейчас кому-то покажу «Оу, е-е-е!». Занавес!
Перед самым отъездом в Ростов (в последнюю ночь) мы на магнитофон записали нашу рок-оперу. Сочиняли мы ее на протяжении всех сборов и все-таки записали. Как о нашей записи прознало командование – тайна, покрытая мраком! Но прознало! И в течение всего последнего дня, да и по дороге в Ростов, то угрозами и шантажом, то посулами всевозможных благ наше доблестное руководство пыталось эту запись (существующую, кстати, в единственном экземпляре) у нас выманить. Не вышло!
Куда потом делась эта уникальная пленка – неизвестно. Но! Лет пять тому назад мы с Лешкой (ах, пардон! Теперь уже – с Алексеем Ивановичем) Литвиновым поехали в славный город Мариуполь, где и поныне проживают Игорь
Трима и Александр Васин, и с ними вместе записали римейк нашего великого творения. Да еще и несколько новых арий туда включили. Хотите послушать? Ставьте диск, и слушайте на здоровье!
Ну, вот, а вы говорите – военка! Не видали вы настоящей военки.
Я был бы не прав, если бы так просто и закончил свой рассказ. Возможно, он попадется на глаза какому-нибудь офицеру, или просто человеку, искренне уважающему армию. Кое-что в рассказе может показаться оскорбительным для чести офицерской.
Поверьте, это не так. Я сам, несколько лет проработав преподавателем логики в университете, добровольно ушел в армию, дослужился до полковника, уволился совсем недавно. Причем, как ни странно, в последние годы перед увольнением в запас служил именно на родной военной кафедре преподавателем.
Девяносто девять и девять десятых офицеров, с которыми меня сводила военная судьба, были глубоко порядочными, высоко эрудированными профессионалами. Честь им и слава!
Ну, а на нашей военке в те годы, очевидно, собрались люди, которые не слишком нужны были в войсках. Вот и отправили их учить студентов «чему-нибудь и как-нибудь». Благо никто в то время не рассчитывал, что после военной кафедры кто-либо станет действующим офицером.
А, собственно, чего это я оправдываюсь? Что было, то было!
Автор: Олег Лукьянов
Ну вот… Я уже губу раскатал. Оцифровать можно в одной из студий, специализирующейся в области оцифровки с различных носителей в вашем городе. Думаю, что для миллионного города отыскать подобное заведение несложно. Очень жду песен!
Думаю, отцифровать можно… А вот опубликовать — вряд ли… Ненормативная лексика зашкаливает…
Господин Лука, а где взять ваш разрекламированный диск с «рок-оперой»?. Уж очень хочется послушать ваши арии. Буду весьма признателен, если копию вашего творения я получу по электронной почте. За рассказ — отдельное спасибо. Очередной раз прочел его постоянно улыбаясь. Пишите еще!
Ну… В принципе — нет ничего невозможного. Но та запись, которая у меня сохранилась, на магнитном носителе (кассета). Надо бы перевести ее в цифру… Как — пока не знаю, буду думать.